– Заткнись! Щенок. Учить ты меня будешь, – Дикой вытер пот, рекой струящийся по мясистым щекам. – Доучились там, в Парижах своих. Старших не уважают, газет не читают, телевизор не смотрят. Вот свалился на мою голову! Я тебе сказал, больше повторять не стану: продай свою машину. Заодно и деньги будут, хватит к бабке бегать. Я в твои годы уже своими мозгами жил и деньги не клянчил, а зарабатывал. Об остальном я с тобой потом переговорю. Когда увижу, что ты меня уважил. Я тебе, Борька, только добра желаю. Будешь слушать меня – все у тебя будет. А не уважишь – получишь коленом под зад.

– Хорошо, дядя, – через силу сказал Борис. – Я постараюсь что-нибудь придумать.

– Вот и постарайся! Уф… Жара… Пойду пивка, что ли, глотну.

Борис хотел съязвить, но удержался. Он уже заметил Кудряша. Едва Дикой скрылся в ближайшей палатке, где продавали пиво и нехитрую закуску, Борис направился к скамейке, где сидели Кудряш, Кулигин и Шапкин.

– Добрый вечер. Как вы поживаете? – сказал Борис, обращаясь сразу ко всем.

– Англичанин хренов, – фыркнул Кудряш. – Ты чего так вырядился? – И он выразительно оглядел белый летний костюм, в который был одет Борис. Взгляд Кудряша остановился на мокасинах из тончайшей кожи. – Небось, крокодил? А не то – змеиные. Умора!

– Ты-то хоть молчи, – не выдержал Борис. – Это просто костюм, понятно?

– В такую-то жару! Да еще на набережной! У нас тут так не принято. Хочешь выпендриться – надень джинсы, настоящие, фирменные, из Италии. Хотя все равно не поймут. Зинка Косая сказала, что турки все итальянские бренды скупили. Так что не отличишь. Надень лучше штаны адидасовские, настоящие, сшитые… Где там их шьют, а? – Кудряш озадаченно посмотрел на Бориса.

– В Адидасе, – ехидно ответил тот. – Я не хожу по улице в спортивных штанах. Даже по набережной, – продолжал язвить Борис.

– Выучили вас во всяких там Лондонах на свою голову. Ты глянь, – Кудряш принюхался. – И даже не вспотел в костюме-то! В такую дикую жару! Этому там что, тоже учат? – с любопытством спросил он.

– Нет, это дело привычки. Я просто хорошо воспитан. В трусах, между прочим, ходить по улицам еще неприличней, чем в костюме от Бриони.

– Молодой человек правильно говорит, – вмешался Кулигин. Борис учился за границей, не у него, поэтому старик относился к племяннику Дикого несколько настороженно. – Ты, Ваня, бросаешь вызов обществу. Впрочем, ты всегда такой был, еще со школы.

– Извините, нас не представили, – Борис внимательно посмотрел на старого учителя.

– Кулигин Лев Гаврилович, учитель математики, – торжественно сказал Шапкин, приподняв соломенную шляпу канотье, скрывавшую огромную лысину. – Ну а я Шапкин Вячеслав Иванович, активист.

– Я уже заметил, что Иван – самое популярное мужское имя в Калинове, – улыбнулся Борис. – Это чтобы не возмущать общественное мнение, да? Боишься сплетен – назови сына Иваном. Нейтрально.

– Совершенно верно, – улыбнулся вдруг и Кулигин. Видно было, что вежливый и неглупый Борис ему симпатичен. – А девочку Машей. У нас здесь, Борис Григорьевич, наитипичнейшая матушка Русь. Сплошь Марьи да Иваны.

– Которые не ездят на красных спортивных машинах с откидным верхом и парадной одеждой считают фирменный спортивный костюм, – закончил его мысль Борис. В его голосе слышалось легкое презрение.

– Зря язвишь, – Кудряш поднялся и хлопнул Бориса по плечу. – Тачку все равно придется продать. Не переживай – я тебе по дешевке уступлю свой «крузак».

– Я принципиально не езжу на джипах! Это моветон!

– Ничего, поживешь в Калинове годик-другой, и ты таким станешь, – философски заметил Кудряш. – А пока поехали в кабак. Устриц дю валлон не обещаю, но раки знатные. Аккурат под наш разговор, – он с намеком посмотрел на Бориса. – Лев Гаврилович, я не дослушал ваш увлекательный рассказ об ограблении банка, но, как и все, жажду продолжения.

– И оно последует, – заверил его Кулигин. – Свой гениальный алгоритм я обещаю начертать в течение ближайшего месяца.

– Так быстро? – вскинул брови Кудряш. – Менты девятнадцать лет искали, не нашли. И не найдут.

– Они у нас в Калинове не больно-то расторопны. И у них нет того, что есть у меня.

– Чего, интересно? – с любопытством спросил Борис.

– Головы, молодой человек. В которую заложены основы логики и математики.

– Совсем старик чокнулся, – негромко сказал Кудряш и, обняв Бориса за плечи, повел его в самый конец набережной. Туда, где стояла пока еще не проданная спортивная машина племянника мэра, вызывающая нездоровый ажиотаж в провинциальном Калинове.

– Стасов одет, как принц, – вздохнула стоящая в темноте лавочка нежным девичьим голосом. – Я уж и не думала, что увижу такое. Словно с картинки сошел в глянцевом журнале.

– Ты посмотри лучше, какие мускулы у Кудряша! Говорят, он своими ручищами подкову разгибает!

– Да пусть хоть об коленку ломает. Все равно мужлан. Вот Стасов – это да! Сколько в нем стиля!

– Замолчите обе. Эти двое не про нас. Кудряш вот-вот на Варьке Кабановой женится, а Борьку Стасова дядя куда-нибудь пристроит. Такой товар грех не продать с большой для себя выгодой. Дикой – скупердяй, каких мало. Он из Борисовой красоты выжмет целый капитал. Дикому ведь трех девок надо замуж выдавать. Помяните мое слово, осень в Калинове богата будет на свадьбы.

– Как бы не на похороны. У Дикого в доме – клубок ядовитых змей. Одна Сонька-гадюка, другая кобра. Я про бабку Дикую говорю. Да еще три гюрзы подрастают, Верка, Валька и Любка. А Кудряш – он сам по себе. И не Варьку он любит.

– А кого? – спросила лавочка хором.

– Поживем – увидим.

Глава 4

Сначала они заехали домой к Кудряшу, чтобы тот переоделся. На самом деле, издеваясь над Борисом, Кудряш слегка переигрывал. Прекрасных костюмов и в его гардеробе хватало. Что касается дома, в котором жил Кудряш, типичным был лишь забор. Настоящий, калиновский, почти в два человеческих роста, да еще и глухой. Борис недоумевал:

– Что вы здесь прячете за такими заборами?

– Поживешь – увидишь, – загадочно отвечал Кудряш.

Что до него самого, то он прятал шале, абсолютно нетипичное для Калинова. Черепичная крыша, выступающие карнизы, вьющийся по шпалерам виноград и сияющая вымытыми стеклами огромная веранда, – сплошь натуральное дерево. В окруженном привольными степями Калинове предпочитали строить дома из кирпича, а печи топить углем. Дерево было редким и довольно дорогим материалом.

Внутри шале была все та же наигранная простота, отличающаяся комфортом и уютом. Та самая простота, которая подчас дороже кричащей роскоши и стоит безумных денег.

– У тебя хороший вкус, – удивленно сказал Борис, когда впервые вошел в этот дом, который Стасова сразу покорил.

Борис скучал по уютным альпийским домикам, где, уставший за день на горных склонах, сидел у камина с кружкой глинтвейна. Скучал по Швейцарии, где несколько лет учился, по туманному Лондону, который был ему гораздо ближе по менталитету, чем родная Москва, тоже хмурая, но в отличие от Лондона, похожего на феминистку, отличающуюся свободой нравов, российская столица была барышней строгих правил. У Кудряша Борису было комфортно, здесь он отдыхал и наслаждался жизнью.

Ваня Кудряш лишь играл в простоту. На самом деле человеком он был о-очень непростым. И его душа была окружена таким высоким забором, до которого было далеко даже калиновским. Пока Борис пил в гостиной аперитив, Кудряш принял душ и переоделся тоже в светлый костюм, только галстук повязывать не стал.

– Где и как вечер проведем? – тонко улыбнулся Борис, глядя, как Кудряш причесывает свои жесткие, будто проволока, волосы. – Я бы посоветовал тебе постричься покороче. У тебя хорошая форма черепа, и уши не торчат. Что до фигуры…

– Ты, часом, не гей? – оборвал его Кудряш. – Разбираешь мои стати, будто клеишь.

– Нет, я не гей, – еще тоньше улыбнулся Борис. – Просто у меня развито чувство прекрасного. А ты прекрасен, как герой античности. Я тоже недурен, поэтому конкуренции не опасаюсь. Мы с тобой очень разные, – он со вздохом посмотрел на опустевший бокал: – Ты поведешь машину? Я бы выпил еще. Твой мохито хорош, как и твой дом.